Неточные совпадения
Глаза разбегались у нас, и мы не знали, на что
смотреть: на пешеходов ли, спешивших, с маленькими лошадками и клажей на них, из
столицы и в
столицу; на дальнюю ли гору, которая мягкой зеленой покатостью манила войти на нее и посидеть под кедрами; солнце ярко выставляло ее напоказ, а тут же рядом пряталась в прохладной тени долина с огороженными высоким забором хижинами, почти совсем закрытыми ветвями.
Многие обрадовались бы видеть такой необыкновенный случай: праздничную сторону народа и
столицы, но я ждал не того; я видел это у себя; мне улыбался завтрашний, будничный день. Мне хотелось путешествовать не официально, не приехать и «осматривать», а жить и
смотреть на все, не насилуя наблюдательности; не задавая себе утомительных уроков осматривать ежедневно, с гидом в руках, по стольку-то улиц, музеев, зданий, церквей. От такого путешествия остается в голове хаос улиц, памятников, да и то ненадолго.
— В
столице… ну, я не знаю, что там в
столице хорошего.
Посмотрим, может быть, оно и хорошо… А уж лучше деревни, кажется, и быть ничего не может.
Близ Москвы, между Можайском и Калужской дорогой, небольшая возвышенность царит над всем городом. Это те Воробьевы горы, о которых я упоминал в первых воспоминаниях юности. Весь город стелется у их подошвы, с их высот один из самых изящных видов на Москву. Здесь стоял плачущий Иоанн Грозный, тогда еще молодой развратник, и
смотрел, как горела его
столица; здесь явился перед ним иерей Сильвестр и строгим словом пересоздал на двадцать лет гениального изверга.
В провинции лица умеют точно так же хорошо лгать, как и в
столицах, и если бы кто
посмотрел в нашу сторону, то никак не догадался бы, что в эту минуту разыгрывалась здесь одна из печальнейших драм, в которой действующими лицами являлись оскорбленная гордость и жгучее чувство любви, незаконно попранное, два главные двигателя всех действий человеческих.
Смотришь, и доложат: служу-де я честно… в
столицах жизнь дорога… нуждаюсь… ну, значит, экономические суммы, благо их много, и за бока… тысяч пять на серебро и отсчитают заимообразно, да!
— Вы
смотрите на это глазами вашего услужливого воображения, а я сужу об этом на основании моей пятидесятилетней опытности. Положим, что вы женитесь на той девице, о которой мы сейчас говорили. Она прекраснейшая девушка, и из нее, вероятно, выйдет превосходная жена, которая вас будет любить, сочувствовать всем вашим интересам; но вы не забывайте, что должны заниматься литературой, и тут сейчас же возникнет вопрос: где вы будете жить; здесь ли, оставаясь смотрителем училища, или переедете в
столицу?
Такое замечание производило эффект; у нас известно было, что на земство нашей губернии
смотрят в
столице с некоторым особым вниманием.
Несчастливцев. Канитель, братец. А как пьесы ставят, хоть бы и в столицах-то. Я сам видел: любовник тенор, резонер тенор и комик тенор; (басом) основания-то в пьесе и нет. И
смотреть не стал, ушел. Ты зачем это эспаньолку завел?
Шумная улица многолюдной
столицы, голубой свет электрических фонарей. Она стоит у роскошного отеля и
смотрит в окна. А там, сквозь зеркальные стекла, видны кружащиеся в вальсе пары и между ними знакомые двухэтажные глаза и выхоленные усики над ярко-красными губами. У него та же улыбка, то же заискивающее выражение глаз, как было тогда в саду.
— Согласен, княгиня! Я не понимаю только, чего
смотрит ваше правительство? Человек, который может заразить многих своим безумным и вредным фанатизмом, который не скрывает даже своей ненависти к французам, может ли быть терпим в русской
столице?
— И любви к отечеству, — перервал полковник. — Конечно, в этом вовсе не европейском поступке россиян есть что-то непросвещенное, дикое; но когда я вспомню, как принимали нас в других
столицах, и в то же время
посмотрю на пылающую Москву… то, признаюсь, дивлюсь и завидую этим скифам.
Ибрагим с любопытством
смотрел на новорожденную
столицу, которая подымалась из болота по манию самодержавия.
Так и теперь: рассказал гостю много о
столице, об увеселениях и красотах ее, о театре, о клубах, о картине Брюллова; о том, как два англичанина приехали нарочно из Англии в Петербург, чтоб
посмотреть на решетку Летнего сада, и тотчас уехали; о службе, об Олсуфье Ивановиче и об Андрее Филипповиче; о том, что Россия с часу на час идет к совершенству и что тут
Туда пойдешь, там зеркало и кресла; сюда
посмотришь, тут софы и столы… да чего? все и везде было аккуратно, и я, как бывший в
столице, тотчас заметил, что все по-санктпетербургскому методу.
Хорошо. Ехать в Санкт-Петербург. Что же это за Санкт-Петербург? Я не знал, что он так длинно выговаривается. Слышал, что есть Петербург, не больше; но далее не разыскивал. Теперь впервые услышал, что есть еще и Санкт-Петербург. От любопытства
посмотрел в календарь; там стоит: Санкт-Петербург,
столица. Нет никакого «или», следовательно Санкт-Петербург само по себе, а Петербург само по себе.
В самое то время, как Москва беззаботно собиралась в театр, чтоб
посмотреть на старого славного артиста, военная гроза, давно скоплявшаяся над Россиею, быстро и прямо понеслась на нее; уже знали прокламацию Наполеона, в которой он объявлял, что через несколько месяцев обе северные
столицы увидят в стенах своих победителя света; знали, что победоносная французская армия, вместе с силами целой Европы, идет на нас под предводительством великого, первого полководца своего времени; знали, что неприятель скоро должен переправиться через Неман (он переправился 12 июня) — все это знали и нисколько не беспокоились.
— Надо вообразить, — говорил он: — Москва — первопрестольный град,
столица — и по ночам ходят с крюками мошенники, в чертей наряжены, глупую чернь пугают, грабят проезжих — и конец. Что полиция
смотрит? Вот что мудрено.
— Просим любить нас, лаской своей не оставить, Аксинья Захаровна, — говорил хозяйке Данило Тихоныч. — И парнишку моего лаской не оставьте… Вы не
смотрите, что на нем такая одежа… Что станешь делать с молодежью? В городе живем, в
столицах бываем; нельзя… А по душе, сударыня, парень он у меня хороший, как есть нашего старого завета.
Тут я открою скобку и повторю еще раз (чтобы к этому уже более не возвращаться), что мы — в наше студенческое время и в Казани, и в Дерпте, да и в
столицах — не
смотрели такими глазами на свою нужду, как нынешняя молодежь.
Несмотря на такие высокочеловеческие меры, москвичи
смотрели на него недружелюбно и на первых же порах подожгли Головинский дворец, в котором он остановился. Впрочем, это было, кажется, делом руки польских изобретателей «чудесного сна», которым не нравились меры, приводящие к спокойствию в
столице. Они жаждали смут и равнодушно
смотрели на казни, оставаясь безнаказанными.
Он начал
смотреть по сторонам, на окружающую местность, хотя ему, который только утром в первый раз в жизни прибыл в
столицу, эта местность не могла объяснить ничего.
— Вот ты всегда так… Далеко! Что такое далеко? Они поедутна извозчике… Ведь не в лесу, в
столице… Через нее и нам честь, а тебе все равно… Как на днях, когда приехала Матильда Францовна Руга, все из окошек повысунулись, чтобы на нее
посмотреть, а ты стоял, как пень…
— Чего это тебе, старина, в Питер приспичило ехать? Аль на старости лет захотел
столицу посмотреть? — весело встретил его князь.
Бенигсен открыл совет вопросом: «оставить ли без боя священную и древнюю
столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза
смотрели на него. Малаша тоже
смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
А на набережной безмолвные громады дворцов, черная вода с огнями редких пароходиков, чуть видная Петропавловская крепость с гробницами наших царей и заунывным звоном, глаголом времен… и на круглых гранитных скамейках молчаливые парочки: как и я когда-то посиживал с Сашенькой, запуская, под предлогом холода, свои руки в ее тепленькую муфточку. Долго, между прочим,
смотрел я на строящийся Дворцовый мост и соображал, как еще и он украсит нашу дивную
столицу.